Неоинституционализм в исследовании социального изменения Баёв П.А.
Предпосылками к возникновению новых институциональных теорий послужили труды ученых, которые составляют методологическую основу различных направлений, прежде всего, в экономической социологии. Известно, что институционализм делает акцент на анализе социальных институтов и совершенно отстраняется от микросоциальных парадигм. В неоинституциональных научных направлениях этот разрыв попытались преодолеть при помощи переноса микроэкономического анализа на различные социальные институты.
Один из ярких представителей неоинституционализма американский экономист Рональд Коуз указал на то, что: «современная институциональная экономическая теория должна изучать человека таким, каков он есть на самом деле, - действующего в рамках ограничений, налагаемых реальными институтами»1. Сегодня так называемая «теорема Коуза», объясняющая роль «трансакционных издержек» в социально-экономических отношениях, успешно применяется и в других смежных науках. Так, в основу «статистической теории социальных сетей», разрабатываемой отечественными учеными, заложена формула, согласно которой состояние равновесия между двумя, например, социальными системами определяется уровнем или действием совокупного потока трансакционных издержек [см. 6, с. 33-34]. Термин «трансакционные издержки» понимается как издержки взаимодействия актора (агента) с партнерами, осуществляемого в рамках той или иной институциональной нормы. В тоже время, издержки, связанные с процессом перехода от одной нормы поведения к другой принято называть «издержками институциональной трансформации» или «трансформационными издержками» [4, с. 7.].
Анализ развития современной экономики выявил одно из наиболее перспективных направлений экономической теории, которое заслуживает внимания в рамках социологических дисциплин, изучающих экономическую природу социальных институтов. Главное достижение здесь связано с разработкой теории институциональных ловушек. Особую актуальность приобрела новая теория среди ученых, занимающихся изучением экономических процессов в странах с переходной экономикой, к которым можно отнести и Российскую Федерацию.
Новый феномен представляет собой институциональные нормы поведения (или институты), отличающиеся своей низкой эффективностью, но, в тоже время и достаточной устойчивостью. В сравнительных характеристиках устанавливается факт наличия более эффективных норм поведения, но эти альтернативы не всегда способствуют снижению интереса к низкоэффективным институтам, всегда остается место для тех, кто продолжает формировать спрос на их предложение.
В рамках теории реформ также изучаются процессы целенаправленного изменения экономических институтов. Причем на стыке экономики, истории, права, политологии и социологии ученые пытаются объяснить, почему и каким образом возникают устойчивые неэффективные институты, несмотря на формирование и осуществление политики реформ, в целом направленных на повышение эффективности той или иной экономической системы.
Рассуждая о самоподдерживающейся природе неэффективного технологического развития, американский экономист Дуглас Норт отмечал следующую особенность: «Упорное существование узкой железнодорожной колеи, вытеснение системами с переменным током других систем, работающих на токе постоянном, победа бензинового автомобильного двигателя над паровым - все это используется для иллюстрации того необычного факта, что приращение изменений в технологической сфере, однажды принявшее определенное направление, может привести к победе одного технологического решения над другими даже тогда, когда первое технологическое направление, в конце концов, оказывается менее эффективным по сравнению с отвергнутой альтернативой» [2, с. 121].
Подобные явления мы наблюдаем и в социальных отношениях, когда институты (формальные правила и неформальные ограничения, а также иные механизмы принуждения), выступая в качестве «правил игры», стимулируют и направляют деятельность социальных агентов в определенном направлении, от чего социальная среда становится понятной и более предсказуемой: «Когда люди верят в надежность и справедливость законов, договоров и прав собственности, они воздерживаются от попыток мошенничества, кражи, обмана» [1]. Однако такое понимание вещей могло бы привести любое наше рассуждение по поводу природы социальных изменений к упрощенной схеме прежних экономических теорий, например, теории рационального выбора.
Мы согласны с Д. Нортом в том, что мотивации людей намного сложнее, а их предпочтения менее стабильны, чем это принято считать. Бесспорно, что социальные актеры могут иметь некие «познавательные системы», которые позволяют им делать тот или иной выбор в сложившейся жизненной ситуации. Но, всегда ли эти системы представляют санкции на правильный выбор, или, по крайней мере, на получение информации, ведущей к социальному равновесию? В этой связи ученый отмечает, что индивиды делают выбор на основе «субъективно выработанных моделей, которые отличаются от моделей других индивидов, и информация, получаемая "актерами”, характеризуется такой неполнотой, что в большинстве случаев не проявляется никакой тенденции к сближению этих расходящихся моделей. Только признав эти модификации в принципах поведения актеров, можно понять смысл существования и структуру институтов и объяснить направление институциональных изменений» [2, с. 34].
По поводу свершившейся в октябре 1917 г. российской революции Д. Норт отмечал, что она возможно стала «самой решительной перекройкой всей институциональной структуры общества, какую только знала история. Но и она не смогла отменить множества прежних обычаев, привычек, стандартов поведения, сохранявшихся еще очень долго» [Цит. по: 1]. Сдерживающие факторы в виде «культурной инерции» наблюдались и отечественными учеными при анализе различных стратегий реформ и трансформации институтов, происходящих в современной России. Особенно это касалось либерализации по западному образцу российской экономики 1990-х годов. Так, известный отечественный ученый В.М. Полтерович в своей монографии «Элементы теории реформ» (2007) подробно остановился на рассмотрении вопроса о том, почему «трансплантация институтов демократии в страны с низкой гражданской культурой столь часто оканчивается неудачей» [5, с. 21-22].
Вернемся к объяснению феномена институциональных ловушек. Являясь одним из авторов данной теории, В.М. Полтерович пишет: «Как и в случае любой нормы, устойчивость институциональной ловушки означает, что при отклонении от соответствующего стереотипа поведения индивид или малая группа проигрывают, в то время как одновременный переход всех агентов к альтернативной норме позволил бы улучшить общественное благосостояние. Возникновение институциональных ловушек - главная опасность при проведении реформ» [3, с. 38]. Здесь мы можем наблюдать то, каким образом институциональная ловушка может оказывать позитивное воздействие на экономическое состояние ограниченного круга индивидов или групп в краткосрочной перспективе и, также, соответственно, негативное воздействие на общество в целом, приводящее к увеличению трансформационных издержек.
Таким образом, мы можем говорить о тех или иных социальных практиках, которые могут носить как деструктивный характер, так и вполне позитивный, наделенный соответствующими конструктивными функциями. В том или ином случае речь идет о закреплении тех или иных норм и правил поведения конкретного сообщества. И, как правило, здесь нужно разграничивать позиции участников коммуникативного процесса: общества (в лице государства или социума) и социальной группы или частного лица. То есть в каждом конкретном случае любая общность с ее доминирующими («легитимными») культурными образцами будет рассматриваться в качестве полновесной системы, в которой есть место для согласованных и несогласованных действий ее элементов (акторов). «Эффект координации» между общественным и частным интересами происходит при помощи так называемой «поддерживающей экстерналии», т.е. следование социально предписанным нормам поведения, разделяемым большинством, позволяет индивиду согласовывать свои предпочтения с доминирующим культурным образцом, избегая невыгодных и нецелесообразных действий.
Полтерович пишет: «Для того чтобы норма поведения была устойчива, индивидам должно быть "невыгодно” или "нецелесообразно” от нее отклоняться». Ученый подчеркивает, что устойчивость нормы обеспечивается стабилизационным механизмом «с отрицательной обратной связью», который непосредственно опирается на структуру индивидуальных предпочтений (норма «мыть руки перед едой» поддерживается соображениями личной гигиены). Существуют также предусмотренные законом или обычаем санкции за отступление от соблюдения предписанных норм. Вместе с тем, самым существенным «типом механизма стабилизации» Полтерович называет «эффект координации», который обеспечивается «экстерналиями специального вида» или «поддерживающими экстерналиями»2. Таким образом, «эффект координации» возникает при следующем условии: «чем более последовательно исполняется норма в обществе, тем больший ущерб несет каждый конкретный индивид при отклонении от нее. Конструкция механизма отрицательной обратной связи в этом случае содержит положительную обратную связь: чем больше людей следуют норме, тем менее целесообразно отклоняться от нее, тем больше людей следуют норме» [3, с. 31-32].
Если уклонение от принятой нормы социальным агентам будет невыгодно, то это позволит сохранить данную норму в качестве доминирующей, продуцируя тем самым конкретные способы адаптации и развивая соответствующие умения и навыки («эффект обучения»). Но, такая норма с течением времени может стать сопряженной с другими нормами, «логически» встроенными в общую структуру отношений, а, следовательно, изменение этой нормы повлечет за собой и изменения по всему структурному образованию, что также приводит к так называемым «трансформационным издержкам». [3, с. 33].
Культурная инерция, по мнению российского ученого, является третьим механизмом закрепления норм, который выражается в нежелании агентов менять признанные стереотипы поведения, доказавшие свою жизнеспособность в прошлом. Поэтому в процессе закрепления нормы трансакционные и трансформационные издержки начинают меняться в противоположных направлениях: «уменьшение первых сопровождается увеличением вторых». Если норма изменяется, то в таком случае между агентами возникает эффект неравномерного распределения соответствующих трансформационных издержек. Именно данное обстоятельство, в том числе культурная инерция и неопределенность величины трансформационных издержек, по мнению Полтеровича, «приводят к возникновению групп давления, препятствующих изменению действующих норм» [3, с. 34].
Таким образом, и институты и институты-ловушки оказываются встроенными в общую ценностную систему, представляя собой некий симбиоз альтернативных норм и ценностей. Этим и выражается эволюция социального института, в котором отдельные его структурные элементы сосуществуют (даже когда находятся в состоянии конкуренции) в непрерывном процессе взаимодействия. Е. Балацкий выделил основные механизмы эволюционного развития института. Напомним, что любой институт (эффективный, неэффективный) характеризуется наличием спроса, предложения и равновесных цен. Эволюция института в этом смысле означает изменение спроса, предложения и цен в определенный период времени или при определенных обстоятельствах. К первому механизму эволюции относится принцип сопряженности, в котором непрерывно находятся все институциональные образования. В процессе такого взаимодействия институты могут изменять свои структурные элементы и целевые установки, что в конечном итоге приводит к мутации (второй элемент эволюции) исходных институтов, приводя в действие законы выживания и самосохранения, т.е. предоставляя еще один шанс для собственного развития. Второй механизм эволюции укрепляет позиции исходного института за счет диффузии или взаимного проникновения (заимствования) отдельных системных черт. Третий механизм представляет собой симбиоз (по аналогии с формами взаимополезного сосуществования биологических видов в природе) конкурирующих институтов. Таким образом, эволюция институтов происходит «за счет мутации их отдельных структурно-целевых элементов, заимствования отдельных структурных элементов у других институтов и интегрирования (кооперирования) своей деятельности с иными, даже враждебными, институтами»3. При этом, нам представляется, что последний выделенный механизм эволюции не является конечным, а лишь промежуточным звеном между взаимодействием и слиянием (ассимиляцией)4.
Неоинституциональная парадигма, в силу обладания достаточным эвристическим потенциалом, может быть пригодной для анализа социальных изменений, особенно в сочетании с социологическими теориями и методами, ставящими акцент на символическом содержании социокультурных процессов. Неоинституционализм, тем самым, выступает в качестве основания для социодискурсивного анализа процесса содержательного изменения повседневных практик, включая знаково-символические структуры. Сам же этот процесс обусловлен повседневными интеракциями взаимодействующих агентов, которые конструируют и реконструируют как себя, так и те символические структуры и смыслы, составляющие предметную сферу нашего анализа.
____________________________________________________________________
* Статья написана по материалам проекта «Социальное изменение как трансформация символических форм», поддержанного АВЦП Рособразования «Развитие научного потенциала высшей школы (2009-2010 годы)». Грант № 2.1.3./1260. (Руководитель проекта – д.ф.н., профессор Кармадонов О.А.).
1Coase, R.H. The new institutional economics.// Journal of Institutional and Theoretical Economics. 1984, vol. 140, March, p.231.
2В данном случае «экстерналия» - это зависимость функции полезности или технологических возможностей агента от решений остальных участников. Зависть, альтруизм или загрязнение используемой воды в результате сброса отходов соседями являются стандартными примерами экстерналий.
3Балацкий Е. Ценовые механизмы эволюции институциональных ловушек // Общество и экономика. 2005. №10. - С. 147.
4Необходимо отметить, что симбиоз может быть трех видов: обоюдно выгодный; обоюдно безразличный или выгодный для одного и безразличный для другого (комменсализм); вредный для одного и безразличный (или полезный) для другого агента взаимодействия (аменсализм).
Список литературы:
1. Капелюшников Р.И. Новая институциональная теория / Р.И. Капелюшников // Институт свободы «Московский Либертариум» [сайт]: Режим доступа: http://www.libertarium.ru/10625 (Дата обращения: 06.08.2010).
2. Норт, Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Д. Норт; пер. с англ. А.Н. Нестеренко; предисл. и науч. ред. Б. З. Мильнера. – М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997 – 180 с. – (Современная институционально-эволюционная теория).
3. Полтерович, В.М. Институциональная динамика и теория реформ / В.М. Полтерович / Эволюционная экономика и «мэйнстрим»: Сборник докладов. - М.: Наука, 2000. – С. 31-54.
4. Полтерович, В.М. Институциональные ловушки и экономические реформы / В.М. Полтерович. – М.: ЦЭМИ РАН и РЭШ, 1999. – 37 с.
5. Полтерович, В.М. Элементы теории реформ / В.М. Полтерович. – М.: ЗАО «Издательство «Экономика», 2007. — 447 с.
6. Сергеев, В.М. Как возможны социальные изменения? (Пролегомены к статистической теории социальных сетей) / В.М. Сергеев // ПОЛИС. - 2001. - № 6. – С. 29-39.
|
